Отложенные санкции Трампа: Экономическая устойчивость России под угрозой

Никита Масленников: «Полагаю, это скорее элемент давления. Президент США достиг своей цели, инициировав прямые переговоры с нашим лидером. Однако расслабляться рано — санкционное давление никуда не исчезло, а лишь отложено. Новый виток напряженности возможен в любой момент, и за ситуацией необходимо внимательно следить.

У Трампа были веские экономические причины не вводить столь жесткие меры сразу. Во-первых, на 12 августа у США запланирован раунд торговых переговоров с Китаем, и новые пошлины могли бы разрушить хрупкое американо-китайское перемирие. Во-вторых, 7 августа начали действовать 20-процентные пошлины на некоторые индийские товары, с заявленным повышением до 25%, что дало бы в сумме 50%. Там предусмотрена отсрочка в несколько недель, очевидно, для выравнивания торговых интересов перед переговорами между Индией и США, намеченными на 25 августа. Новые тарифы не затрагивают значительную часть индийского экспорта, например, электронику и фармацевтику для американского рынка. США также добиваются расширения экспорта своей сельхозпродукции в Индию, но это чувствительный вопрос для миллионов занятых в аграрном секторе Индии. Переговоры будут сложными.

Что касается России, еще до истечения августовского срока появились сигналы об отсрочке санкций. Это повод для осторожности. Мы уже в какой-то степени адаптировались к санкционному давлению: коллапса экономики, предсказываемого некоторыми, не произошло и не произойдет. Однако санкции обострили наши хронические проблемы, такие как низкий уровень инвестиций в основной капитал и технологическое отставание».

Александр Разуваев: «Наши экономические отношения с США — это больше про инвестиции, чем про внешнюю торговлю. Объемы торговли всегда были невелики; основными партнерами традиционно остаются Европа, Азия, Ближний Восток. А вот инвестиции исторически были значительными, но сейчас эта зависимость снизилась. Тем не менее, доступ к иностранному капиталу по-прежнему важен.

Я думаю, в итоге стороны найдут компромисс, возможно, даже рамочное соглашение в текущем году. Это может дать импульс фондовому рынку и повысить уверенность потребителей. Резких колебаний на валютном рынке, вероятно, удастся избежать. Один из ключевых пунктов, на котором настаивает Вашингтон, — возврат расчетов за наш экспорт в долларах. Это спорный вопрос, но, скорее всего, по нему также будет найдена договоренность».

Алексей Ведев: «На мой взгляд, это действительно больше элемент давления. Прямые санкции для нас не так болезненны из-за небольшого объема торговли с США. Гораздо чувствительнее вторичные ограничения — особенно в части финансовых транзакций. Логистику экспорта и импорта мы уже перестроили, а вот расчеты — это сложнее. При этом главный тормоз для экономики сейчас — не санкции, а наша собственная жесткая денежно-кредитная политика. Её эффект на рост ВВП может оказаться сильнее, чем последствия внешнего давления».

Никита Масленников: «Ответ очевиден. За семь месяцев этого года мы видим снижение импорта более чем на 6%, при росте экспорта всего на 1%. Бюджетный дефицит за этот период увеличился с 1,7% до 2,2% ВВП. Доходы от нефти и газа за январь-июль составили около 5,25 трлн рублей — это на 18% меньше, чем годом ранее. В июле падение достигло 27% к аналогичному месяцу прошлого года.

Скидки на российскую нефть пока удерживаются в определенном диапазоне, но риски сохраняются. В последние месяцы морские поставки нефти в Китай сократились примерно на 5%, в то время как поставки в Индию немного выросли. Китай получает значительную часть нефти по трубопроводам, что делает его менее уязвимым к морским ограничениям. Для Индии риски выше, но ситуация неоднородна: одни НПЗ приостанавливают закупки, другие продолжают.

Если бы США ввели стопроцентные тарифы, это ударило бы и по их внутренней экономике, поэтому немедленная реализация таких мер маловероятна. В случае резких ограничений с Китаем мы могли бы ускорить переговоры по новым трубопроводным маршрутам. С Индией сложнее: они могут выторговывать уступки по другим направлениям, включая снижение пошлин на высокотехнологичную продукцию.

Риск резкого обвала нефтяного экспорта я оцениваю как невысокий, но устойчивое сокращение внешнеторговых потоков уже наблюдается. Недавние данные ЦБ показывают, что в июне совокупный финансовый поток экспортных отраслей был около нуля, а в июле упал на 8%, в отдельных секторах — до 9–10%. Это прямой показатель проблем».

Александр Разуваев: «Часть данных по экспорту сейчас закрыта. Ранее Россия занимала второе место в мире по ряду поставок, но ситуация изменилась. Мы часто не афишируем контракты, но традиционными покупателями нашей продукции были Индия, Китай, страны Африки. При крепком рубле рентабельность экспорта снижается, и это ощущают все отрасли. В газовом секторе основным маршрутом в Европу остался «Турецкий поток», а Китай остаётся крупным потребителем. Есть мнение, что США могли бы перепродавать наш газ в Европу, но это пока лишь гипотеза.

Мы также активно поставляем в Китай продукты питания и переработки. Но Китай жёстко ведёт ценовые переговоры и предпочитает диверсифицировать поставщиков. Зависимость от одного крупного покупателя всегда рискованна».

Никита Масленников: «За семь месяцев текущего года товарооборот с Китаем сократился на 8–10%. Это связано как с переориентацией китайского экспорта на рынки Юго-Восточной Азии, так и с ослаблением юаня. У нас есть сложности не только в нефти и газе, но и в зерновом экспорте: в новом сельхозгоду ожидается некоторое сокращение поставок. Потери не будут критическими, но несколько миллиардов долларов мы можем недополучить. Одна из задач сейчас — расширение агроэкспорта с учетом мировых трендов. На рынке востребованы масличные культуры и продукты переработки, включая морепродукты и рыбную продукцию. Развитие переработки и поставок с добавленной стоимостью может дать серьёзный эффект».

Алексей Ведев: «Внешняя торговля сейчас почти не зависит от курса рубля. Крепкая национальная валюта снижает рублёвую выручку экспортёров, но объемы поставок сохраняются. Промышленная сборка, начатая ещё в конце 2000-х, фактически прекратилась, и это заметный минус.

Импорт из Китая зависит от внутреннего спроса, поэтому падение на отдельных направлениях, например по автомобилям, на 5–8% вполне ожидаемо. По экспорту мы, скорее всего, удержимся на уровне прошлого года как по физическим объемам, так и по валютной выручке. Положительное сальдо внешней торговли сохранится. Вероятно, рубль немного ослабят в рамках бюджетного правила, но это будет сделано в первую очередь для пополнения бюджета, а не для поддержки экспорта. Резких изменений я не ожидаю».

Алексей Ведев: «В нашей экономике сложно отделить влияние санкций от последствий внутренней денежно-кредитной политики. За последние четыре месяца произошли принципиальные изменения: рост заработных плат прекратился, спрос на труд снизился, компании сокращают издержки. Мы фактически возвращаемся к осторожной модели потребления, как три года назад. Это уже заметно в прогнозах: вместо прошлогодних 4,3% роста ВВП в этом году ожидается около 1,2–1,5%.

Реальные доходы населения будут расти медленнее, спрос — снижаться. Это ещё не рецессия, но заметное замедление. Внутренние ставки остаются высокими: долгосрочные облигации размещаются под двузначные проценты, и в таких условиях выгоднее сберегать, чем инвестировать. Это сразу бьёт по строительству (разрешения на новые проекты упали примерно на 30%), а значит, в будущем снизится спрос на металл и другие материалы.

Я никогда не считал, что у нас был «перегрев» экономики. Проблема в другом — в заниженной оценке потенциального роста ВВП. Услуги, на которые приходится почти половина экономики, демонстрируют высокую производительность, особенно с учётом цифровизации. Но сейчас мы сами притормозили этот процесс. В результате получили падение спроса и снижение темпов роста».

Никита Масленников: «Соглашусь с тем, что главная проблема — в хронических слабостях нашей экономики. Сегодня нужно определиться, что для нас приоритетнее: ускоренный рост или финансовая устойчивость с низкой инфляцией. Опыт показывает, что при разбалансированности бюджет и экономика быстро входят в кризисную зону.

Годовая инфляция составляет 8,77%. Чтобы приблизиться к целевому ориентиру, нужно удерживать её ближе к 5%. Но при этом бюджетный дефицит уже превышает изначально запланированный уровень, и не факт, что он сократится к концу года. Это серьёзный инфляционный риск. Если дефицит дойдёт до 3% ВВП, ЦБ может либо сохранить высокую ключевую ставку на длительный срок, либо даже её поднять.

Если новый виток санкций всё-таки последует, это скажется на нефтегазовых доходах и может обнулить вклад чистого экспорта в рост. Если же до конца года удастся избежать эскалации и сохранить хотя бы перемирие, у нас будет шанс на постепенное снижение ставок и стимуляцию бизнеса.

Рост в следующем году, скорее всего, будет выше, но всё зависит от структурной перестройки экономики, инвестиций и производительности труда. Санкции неприятны тем, что они бьют именно по нашим уязвимым точкам — точечно, с конца прошлого года. Ответом должно стать согласованное взаимодействие регуляторов, новые меры поддержки инвестиций и ускорение внедрения технологий. Момент истины — это бюджетные проектировки на 2028 год и реакция ЦБ в последнем квартале этого года».

Никита Масленников: «Значительного макроэкономического эффекта от новых санкций, скорее всего, не будет. Нам важно сосредоточиться на внутренних проблемах и ускоренном внедрении технологий».