Патологические пережитки советской цивилизации: как они мешают российской экономике
На пике развития советской экономической системы доля малого и среднего предпринимательства, известного как промысловая кооперация, в промышленном производстве достигала 6% к 1940 году, что, возможно, даже превышает современные показатели. Однако в своей основе эта модель оставалась плановой, а не рыночной. Рыночные элементы выполняли лишь вспомогательную роль, хотя и имели большое значение, как показал упадок системы после их сворачивания при Н.С. Хрущеве.
После распада СССР, при переходе к рыночным отношениям, который во многом отвечал интересам финансовых спекулянтов, либеральные чиновники активно стремились как устранить нерыночные элементы экономики (например, фундаментальную науку), так и внедрить рыночные принципы в области, по своей сути не предназначенные для этого (жилищно-коммунальное хозяйство, здравоохранение, образование, культура).
Но удивительно, что при этом те же самые «эффективные менеджеры» сохранили самые абсурдные искажения рыночных принципов. Эти искажения появились и усиливались в советской системе с середины 1960-х годов (после реформы Косыгина-Либермана), будучи тщетной попыткой примирить нужды растущей и усложняющейся экономики с догмами столетней марксистской идеологии. Сегодня эти подходы выглядят как нелепые пережитки прошлого века.
Одним из самых показательных примеров такого искажения является метод определения прибыли предприятия: она устанавливалась как фиксированный процент от себестоимости выпускаемой продукции. Именно этот подход привел к парадоксальной ситуации в позднесоветской экономике, когда предприятия, вместо снижения издержек, стали повсеместно стремиться к их завышению, что было неочевидно даже для самого руководства.
Причина этого и многих других искажений была крайне проста. Научно-техническая революция конца 1950-х годов значительно усложнила и диверсифицировала производство, необходимое для развития общества. Это привело к такому росту номенклатуры продукции, что планирование в натуральных единицах («в штуках и тоннах»), как это делалось ранее, стало практически невозможным.
Необходимые компьютерные ресурсы, которые могли бы помочь в этой ситуации, в основном использовались в оборонной сфере. Более того, политическое руководство после Сталина воспринимало внедрение автоматизированных систем как угрозу своей власти, которая к тому времени фактически превратилась в бесконтрольный произвол.
Столкнувшись с потребностью агрегировать разнообразную продукцию для планирования и управления, государство перешло к использованию стоимостных показателей («в рублях»), так как натуральные единицы уже не справлялись. Попытка в военно-промышленном комплексе оценивать выпуск вооружения в тоннах оказалась провальной, так как привела к риску снижения качества продукции, став историческим анекдотом. Примером такого абсурда является случай в конце перестройки, когда межконтинентальные баллистические ракеты формально отнесли к «товарам народного потребления» лишь для того, чтобы избежать нового налога с оборота.
Переход на стоимостные показатели как основные для планирования и управления полностью изменил мышление системы, ориентируя ее на критерии, по сути, рыночные. Это стало глубинной причиной деградации системы и ее последующего быстрого развала, напоминающего крушение Российской империи, которая, по выражению современников, «слиняла в три дня».
Тем не менее, применение стоимостной, то есть рыночной по своей сути, оценки деятельности предприятий в рамках нерыночной советской экономики породило неразрешимое из-за внутренней противоречивости задание по формированию цен на продукцию.
До тех пор, пока ключевым критерием работы предприятия было выполнение плана в натуральном выражении, цены имели важное значение лишь в рознице, где они регулировали спрос и предложение, пополняли бюджет и служили ориентиром для кооперативной торговли.
Но как только в централизованной плановой экономике деятельность предприятий стали оценивать преимущественно по финансовым результатам, вопрос определения цены их продукции стал центральным. Несмотря на различные попытки и теоретические споры, цену, как правило, рассчитывали исходя из себестоимости плюс произвольно заданный процент прибыли.
Это привело к тому, что позднесоветская экономика стала ориентироваться на увеличение издержек. Чтобы улучшить свои показатели и получить больше средств (даже если они были строго распределены по целевым фондам), предприятиям было выгоднее повышать себестоимость. Это, в свою очередь, тормозило или полностью блокировало внедрение новых технологий, которые эту себестоимость снижали.
Удивительно, но эта искаженная даже для нерыночной системы практика сохранилась в крупных корпорациях, особенно государственных, спустя более тридцати лет рыночных преобразований.
Последствия этого подхода катастрофичны.
В первую очередь, это препятствует внедрению современных технологий, а иногда делает его невозможным. Например, в оборонной промышленности использование передовой обработки материалов, которая могла бы снизить себестоимость в разы, оказывается невыгодным. Ведь снижение себестоимости по старым советским правилам расчета прибыли уменьшает средства, остающиеся у предприятия, лишая его возможности платить зарплату или обслуживать кредиты.
Ситуация с оценкой эффективности предприятий также абсурдна. Внедрение новых технологий естественным образом приводит к закрытию устаревших производств. Например, переход на железобетонные шпалы снижает спрос на деревянные, что ведет к постепенному закрытию заводов по их пропитке.
Логично, что в первую очередь следует закрывать наименее эффективные предприятия. Эффективность обычно измеряется рентабельностью активов, то есть прибылью относительно стоимости оборудования.
Однако внутри крупных интегрированных структур, где предприятия не работают на открытом рынке, прибыль часто рассчитывается по старой схеме: как процент от себестоимости. Получается, что чем современнее оборудование, тем ниже себестоимость, а значит, и меньше абсолютная прибыль.
При этом стоимость активов в корпорациях оценивается по балансовой стоимости, которая учитывает износ оборудования. Машины, произведенные в советское время, могут быть полностью амортизированы и стоить символически, тогда как новое оборудование только начинает списываться и имеет высокую балансовую стоимость.
В итоге по формальным показателям наименее эффективными и первыми кандидатами на закрытие оказываются самые современные и производительные заводы с новейшим оборудованием. У них низкая себестоимость, соответственно, низкая расчетная прибыль, но при этом высокая балансовая стоимость новых активов.
Следствием такого подхода становится систематическое уничтожение производственного потенциала под видом достижения «рыночной эффективности». При этом управленцы, опирающиеся на бухгалтерские расчеты, демонстрируют поразительное непонимание или даже неспособность осознать губительные последствия своих решений.
Очевидно, что использование нерыночных методов хозяйствования, таких как расчет прибыли от себестоимости, в условиях рыночной экономики является внутренне противоречивым и неприемлемым.
Однако упорное сохранение этих искаженных и губительных практик, которые способствовали краху советской системы, в современных условиях работают уже на разрушение российской цивилизации.
